Воспоминания о Г.И. Беззубове

             В детском хоре

              «Настоящий альт и хороший слух», - сказал мне человек, сидящий за пианино и улыбнулся. Я учился тогда в 5 классе 321 мужской школы г. Ленинграда, на Социалистической улице. На большой перемене весь класс собрали и отвели на первый этаж. Там рядом с лестницей находилась комната, двери которой были обычно закрыты. На этот раз дверь была открыта. Нас запускали по одному. В комнате оказалось пианино, за которым сидел пожилой мужчина небольшого роста с простоватым «крестьянским» лицом. (Совсем недавно я узнал, что Григорий Иванович, действительно,  происходил из крестьян и родился в 1900 г, т.е. ему было тогда 55 лет). Мужчина четко проиграл на пианино музыкальную фразу из известной тогда песни «По долинам и по взгорьям» («Партизанские отряды  занимали города») и попросил её пропеть. Я пропел. Затем он сыграл эту мелодию тоном ниже, затем еще и еще. Трудностей в пении я не испытывал. Затем он произнес приведенную выше фразу, которая в значительной степени определила мое увлечение на всю последующую жизнь.

Классная руководительница объяснила нам, что это -  Григорий Иванович Беззубов. Он набирает мальчиков в хор Дворца пионеров. Тех, кого он отберет, должны будут ходить обязательно. Иначе могут быть санкции. Какие именно санкции будут применены  -  нам не объяснили. И к тем, кто, посетив несколько раз Дворец пионеров, ходить перестал, никаких санкций не применяли. Я же ни одного занятия во Дворце пионеров не пропустил. Вернее, пропустил один год, когда мне показалось, что мне больно петь.

 Как-то я услышал, как один мальчик из нашей школы сказал про Г.И., что у него «морда щей просит». Я готов был убить этого мальчика – я полюбил этого не очень красивого человека на всю жизнь. К тому времени  я уже начитался сказок Андерсена, и твердо знал, что подлинная красота не во внешности, а в доброте и любви к людям. Этими двумя качествами Г.И. был наделен с избытком.

            Он никогда ни на кого не повышал голос – пытался воздействовать на ребят своей  природной скромностью. Наиболее страшным ругательством у него, было: «смотрит в книгу, а видит Ригу,  а  надо - Ленинград»- таким образом, он ругал тех, кто смотрел в ноты, а пел неправильно.

Г.И. носил звание «заслуженный учитель РСФСР». И  это было как раз в точку, т.к. именно миссию УЧИТЕЛЯ он и выполнял, не получая  за неё, так же как и многие учителя, никаких благодарностей. И, как мог, прививал любовь к хоровому, а еще вернее, к ансамблевому пению. Он часто говорил: «Это дело нужно любить». Что он имел в виду под словом «дело» он не объяснял.

  Первое посещение Дворца пионеров я очень хорошо помню. Залы Дворца были великолепные с громадными окнами, зашторенными красивыми малиновыми бархатными шторами, доходившими до самого пола. Хор занимался в двух небольших классах, окна которых выходили на Невский проспект. В каждом из классов стоял  рояль, возле которого стояли два стула. Других стульев в классах не было (пели мы всегда стоя). В одном классе разучивали партии первые и вторые голоса, а во втором – альты. Меня отправили во вторую комнату к альтам. Я был поражен абсолютно бессвязной музыкой с непонятными словами, которые нужно было учить. Впрочем, несмотря на бессвязность, а может быть и благодаря  ней, я помню эту партию до сих пор:

                   Все произведение целиком мы так и не свели. Позже я догадался, что это была партия альтов из итальянской песни «Прощание».

В хоре нашу партию называли «золотые альты». У нас была самая нижняя, чаще всего третья партия. После выучки партии Г.И. обычно вызывал нас по одному и говорил:      « Ты пой свою партию, а я против тебя пойду».  Меня ему сбить не удавалось – тогда я старался петь свою партию, не обращая внимания на то, что поет другой  голос. Позже, уже в юношеском хоре, я научился петь, прислушиваясь к другому голосу или голосам, стараясь услышать совместное звучание.

Я обычно быстро запоминал свою партию, а впоследствии партии других голосов. Репертуар был самый обыкновенный: широко распространенные тогда пионерские песни («Песня о юннатах», «У дороги чибис» и др.). Одна песня исполнялась на испанском языке: «О вань-ти по-по-ля» («Вперед, товарищи)». То, что песни исполнялись на несколько голосов,  мне очень нравилось. Особенно мне нравились каноны: «Со вьюном я хожу», «В поле тихо чуть-чуть веет перелетный ветерок»: нужно было не сбиваться со своей партии.

Почти все песни были с сопровождением фортепиано. У нас была женщина аккомпаниатор и, заодно, разучивала с нами наши партии. К сожалению, точно не помню, как её звали, кажется, Любовь Васильевна. Она играла по нотам   очень хорошо. И очень меня удивляло, что при необходимости, она играла не в той тональности, которая была указана в нотах, а на полтона или на тон выше или ниже, в зависимости от требований Г.И.  Но и сам Г.И аккомпанировал великолепно. Особенно меня восхитило, когда при аккомпанементе песни «Санта-Лючия» он вдруг начал имитировать неаполитанский оркестр, т.е. очень быстро тремолировать каждую ноту, хотя никакого тремоло в нотах не было прописано. (Л. В. этот аккомпанемент исполняла по нотам не так).

            Занятия проходили 2 раза в неделю и начинались в 5 часов вечера. Г.И. приходил заранее и просто играл на рояле. Чаще всего классическую музыку. Отрывки из 5 ^-ой симфонии П.И.Чайковского или другую музыку, которую я не знал. Все это создавало определенный фон и настраивало на необыкновенное состояние.

Действовало это на ребят безотказно – шума или посторонних разговоров на его репетициях не было, хотя возраст ребят был самый хулиганистый: 12 – 13 лет. Когда на репетицию входил кто-нибудь из ребят, из тех, кто  долго не посещал репетицию, Г.И., не прерывая игры на фортепиано, спрашивал высоким голосом:  «Петроканский? Что ты долго не приходил? Небось, двоек нахватал?». И, выслушав оправдания, замечал: «Я к тебе всей душой, а ты ко мне -  всей спиной!»

Из этого периода мне запомнилась грузинская песня «Светлячок»:  

                                     В смешанном хоре

                    Пропел я в детском хоре два года – 5 и 6 класс. Однажды  Г.И. подошел ко мне, и спросил, не трудно ли мне петь, я почему-то ответил, что трудно. «Приходи к нам через год», сказал он,  «У тебя будет тенор». Я спросил, откуда он знает. «Это правило - из альтов делаются тенора, а из дискантов – басы». Вообще Г.И. часто употреблял  слово «делается». «У тебя хороший голос делается», -   говорил он (не мне). Наверное, он полагал, что голос делается хорошим сам собой, и никакой особенной постановкой голоса заниматься не следует.

Пропустив один год,  я снова пришел во Дворец пионеров. За это время  во Дворце пионеров произошли изменения: дополнительно к детскому хору прибавились еще два хора старшеклассников – хор юношей Г.И. Беззубова и женский хор М.Ф.Заринской. Я стал петь в хоре юношей и  пропел там с 8 по 10 класс, и даже еще один год проходил после окончания школы. Но в 9 классе, не знаю из-за чего (может быть, М.Ф. Заринская была больна) хор юношей временно прекратил своё существование. И Г.И. стал руководить смешанным хором, т.е. к нам в хор пришли девочки – старшеклассницы. Об этом периоде хора можно было бы не говорить, если бы не знакомство с поистине замечательным, если не сказать гениальным, музыкальным произведением. Называлось это произведение скромно «Гармоническая гамма». Действительно, верхние голоса (сопрано) исполняли обычную восходяще-нисходящую гамму До-мажор, но для других голосов были написаны специальные партии. Все партии были очень красивые, но особенно восхищала меня партия тенора, в основу которой была положена хроматическая гамма. И в итоге получалась красивая хоральная музыка. И сторонний слушатель не сразу мог догадаться, что это обыкновенная гамма, только положенная на четыре голоса. Кто сочинил эту гамму, я до сих пор так и не выяснил. Может быть, это было чье-то честно выполненное задание по гармонии. Я знаю, что в качестве одного из типовых заданий по гармонизации обычно дают гармонизовать обычную гамму. Но такое произведение как эта гамма,  получается далеко не у всех. Я как-то спросил у Г.И., не он ли автор этой гаммы. Вообще-то он был мастер по гармонизации, и расписать какое-нибудь произведение по голосам было для него - раз плюнуть. Но на этот вопрос он прямо не ответил. Он спросил у меня, чем она мне нравится, и вежливо уклонился от ответа. Вообще он был не такой простой, каким себя обычно изображал – какая-то была в нем «крестьянская хитрость». Позже, в Капелле перед нашим концертом камерного хора под руководством В.Чернушенко я услышал, как за стенкой  в хоровом классе распевался самодеятельный хор, которым руководила Е.П.Кудрявцева, и узнал знакомую музыку. Это была та же «гармоническая гамма», только её пели не с названиями нот, а с подтекстовкой в виде отдельных слогов («мо – лэ - ду – дэ»). Т.е. Е.П. Кудрявцева тоже знала эту гамму, по всей вероятности, еще со времен обучения в Капелле (Г.И. и Е.П. Кудрявцева оба были учениками М. Г. Климова, но в разные годы) и использовала её в качестве распевки.

                      Мы эту гамму пели только с названиями нот. В этом случае забыть эту гамму было невозможно, поскольку вместе с мелодией заучивались и слова (названия нот). 

Если забывалась мелодия, то по словам (нотам) можно было эту мелодию восстановить. Заодно запоминались интервалы. Поэтому, в дальнейшем, при занятии сольфеджио, переход, например, с ноты «ля» на ноту «ми» - не представлял никакого труда – такой переход есть в гамме в партии басов. 

Значительно позже, когда я был в 10 классе,  Г.И. написал подобную гамму для хора юношей. У первых теноров она начиналась с ноты «ми» и далее шла вверх, а затем вниз по полутонам. То есть, это была полностью хроматическая гамма. Она была намного сложней «Гармонической», и я её не запомнил. 

Больше ничего особенно примечательного, я из смешанного хора не вынес. Помню, что пели вальсы «Березка», «Дунайские волны», «Амурские волны», многочисленные пионерские песни («Пионерская ступенька» и другие), которые никак не отложились в моей памяти.

                                    В хоре юношей

                        При создании хора юношей Г.И. преследовал цель доказать, что сразу же после мутации мальчики могут и должны петь. До этого считалось, что мальчикам 15-16 лет, у которых только что поменялись голоса, петь не разрешалось. Были созданы два таких коллектива: один в Ленинграде во Дворце пионеров, второй в Москве – Хор при Дворце культуры железнодорожников. Руководил этим хором Д.Ф.Локшин.  После 2-3 лет работы оба коллектива встретились в Москве и продемонстрировали свое мастерство. По-моему, результаты деятельности этих коллективов послужили основой для диссертации (кандидатской или докторской) Д.Ф.Локшина.

Кроме того, мне кажется, что при этом  исполнилась заветная мечта Г.И, - создать однородный мужской хор. Вообще, у него выстраивалась определенная иерархия ценностей  певческих коллективов снизу вверх: детский хор – смешанный (взрослый) хор - однородный женский хор - однородный мужской хор. Но наиболее совершенным звучанием было для него звучание мужского квартета. Поэтому, он внутри юношеского хора, создал еще мужской квартет. Но про это нужно будет сказать особо.

Для начала в репертуар хора юношей  Г.И. выбрал два произведения, оба двухголосные: «Заря лениво догорает» Ц. Кюи и «Горные вершины» А.Рубинштейна. 

В дальнейшем исполнялись трехголосные хоры: «Хор рыбаков» из оперы А.Н. Верстовского «Аскольдова могила» и «Хор моряков» И. Гайдна. Позднее, репертуар хора пополнили «Сумрак ночи пал на землю» А. Архангельского, «Вечерняя звезда» Р. Шумана, «Колыбельная» И. Брамса, «Вей, ветерок», песни из кинофильмов, обработанные Г.И для хора (Романс Лии из кинофильма «Стрекоза», «Черное море мое» О.Фельцмана и многие другие).  

Пели мы, наверное, довольно чисто, но после исполнения длинных произведений часто понижали.  Боролся с этим Г.И. при помощи «рефлекса» - исполнения  того же произведения на пол-тона выше. 

Выступали мы редко. Но сами репетиции доставляли большое удовольствие.

Самое же большое удовольствие доставляли занятия после двухчасовых обязательных занятий для «любителей». На них изучалось сольфеджио. Любителей было немного – человека 4 или 5. Особенность методики Г.И. заключалась в том, что упражнения для исполнения сольфеджио были многоголосные. Обычно двухголосные, а иногда и трехголосные и даже четырехголосные.

Для занятий многоголосным сольфеджио Г.И. сочинил множество упражнений от самых простых до достаточно сложных. Самые простые упражнения назывались секунды – они изучались первыми. Затем шли терции, кварты и т.д. до септим (они были построены на этих интервалах, но между отдельными голосами сохранялись терцовые интервалы). Были и более сложные упражнения -  хроматизмы и синкопы. Все упражнения были гармоничные с интересной мелодией. К сожалению, я многие упражнения забыл, но некоторые помню до сих пор, например,  это упражнение с хроматизмами (не ручаюсь за точность ритма):

             Нотной грамоте Г.И. пытался обучать нас и на обычных занятиях. Начало занятий обычно начиналось так. Г.И., не подходя к роялю, просил спеть нисходящее трезвучие с названиями нот: «соль – ми – до», затем «ля – фа – ре» и т.д. Г.И, в процессе нашего пения, ходил по классу и подсказывал «слова». Когда мы доходили  до «ре – си - соль», он подходил к роялю, и мы начинали петь нисходящую гамму до-мажор с сопровождением рояля. Аккомпанемент к обычной гамме у него был очень красивый. 

Г.И. не только учил привыкать нас к звучанию нот, но и проверял себя – у него был абсолютный слух и, когда он начинал играть, мы попадали «в тон». Своим слухом он очень гордился и часто рассказывал о том, как своим слухом он поразил Ф.И. Шаляпина, когда еще мальчиком пел в  Придворной певческой капелле. Между ними состоялся такой диалог:

«- Дяденька  Федор Иванович, вы неверно поете.

-  Да ну?

-  В нотах написано «соль», а вы поете «фа#»

 - А ты почем знаешь?

 – Я помню ноты.

 -  Ну, спой «ми – бемоль»

   Я (т.е. Г.И.)  спел. Шаляпин подошел к роялю и проверил:

 - Ну, действительно,  «ми – бемоль», молодец!».

Как-то Г.И.  рассказал о впечатлении, которое произвело на него исполнение «Соловья» А.Алябьева, недавно начавшей тогда концертировать певицей Аллой Соленковой:

 «Если бы я подошел к роялю, то самая её верхняя нота, которую она берет в этом произведении, была бы нота «соль» третьей октавы. Обычно все сопрано на этих нотах просто пищат, а она на этих нотах поет. Да и как поет».

 После его слов  я тоже обратил внимание на эту певицу, и постарался не пропускать её выступления по радио и телевизору, а потом даже купил пластинку. Действительно, впечатление от её пения было необыкновенное. Тембр голоса -  завораживающий. Пела она простые известные песни, но специально обработанные, чтобы показать верхний диапазон её голоса: верхние ноты звучали особенно красиво.  К  сожалению, «вживую» её тогда я не услышал. Значительно позже, когда я прослушал её в зале Филармонии, прежнего впечатления от её пения  я не получил:  все её прозрачнейшие верха начисто исчезли. Как ни  упрашивал её зал спеть что-нибудь из старого репертуара («Соловей», «Букет цветов из Ниццы», «Лунный вальс», «Волга-реченька») она ничего из этих произведений со вставленными  высокими нотами не спела. Недавно я по Интернету нашел и прослушал запись «Соловья» в её исполнении – Г.И. не ошибся, «не подходя к роялю»: действительно, в этом произведении она пела ноту «соль» 3 октавы.   

Г.И. часто рассказывал о своем пении в Капелле. Вспоминал, как они пели сейчас уже никому неизвестную ораторию «Кровавый герцог» В.А. Золотарева, на слова К.Д. Бальмонта. Обычно он пел нам отрывок из партии 1 тенора, перенасыщенной высокими нотами,  но после последней фразы «сегодня славный будет пир» (с нотой ля# на слоге «слав»), прекращал пение,  произносил: « и вдруг» и играл на рояле хоровую партию

Этот отрывок  он иногда использовал вместо распевки.

                         Зачастую, от него можно было слышать оценки других хоровых коллективов. Например, лучшим детским хором он считал болгарский хор Бончо Бонцева, лучшим мужским хором – эстонский хор Г. Эрнесакса, лучшим смешанным хором СССР – хор А.В. Свешникова, лучшим самодеятельным  хором  – Университетский хор Г.М. Сандлера и. т.д. Правда, при этом он как-то загадочно улыбался, и иногда, что-нибудь добавлял. Например, говорил, что «октавист» в хоре А.В. Свешникова скрипит. И после этого  рассказывал про «октавистов», которых он слышал в детстве, когда пел мальчиком в Капелле. Был у них «октавист» Соколов (а может Иванов). Так тот брал «ми-бемоль контроктавы». Для хора с его участием писались специальные произведения. Соколов  начинал  с ноты  «До большой октавы», а затем опускался все ниже и ниже до ноты «ми – бемоль» контроктавы. Немецкие профессора хватались за камертоны, проверяли ноту и говорили, что это акустический обман и такого не может быть. Впрочем, может быть, это была легенда, т.к. подобные истории я позже слышал и про других «октавистов», например, про Телегина, правда доходившего  всего лишь до ноты «фа контроктавы». 

Даже работая в больших коллективах (помимо нашего хора Г.И. работал в хоре ДК трудовых резервов, учил актеров в ТЮЗе и еще где-то)  Г.И.  пытался развивать музыкальный слух. С этой целью после обычного арпеджио, которые обычно все пели без труда, предлагал спеть (с голоса) тритоновые сочетания и не отставал, пока не получалось чисто.

В каком-то смысле он был приверженцем «искусства для искусства» - он учил петь чисто аккорды, и получать удовольствие только от их звучания, независимо от содержания песен. Одноголосного звучания он не переносил. Пение в октаву называл «хор слепых». Эта его приверженность к аккордовому звучанию передалась и мне, и до сих пор я непроизвольно начинаю петь рядом с чисто поющим человеком какую-нибудь «вторую» партию (выше или ниже), даже если слышу эту мелодию впервые.

Г.И. даже объяснял, почему он любил именно мужские вокальные хоры –  при исполнении  низкими (мужскими)  голосами аккордов в тесном расположении, даже в обыкновенном трезвучии возникают «джазовые» обертоновые гармонические сочетания, которые в высоких  голосах  физически не могут возникать. 

Практически все хоровые произведения мы исполняли в обработке Г.И.. А одно произведение «Ворон к ворону летит» (на слова А.С. Пушкина) Г.И., по всей вероятности, сочинил сам: 

А вот как  выглядела его обработка грузинской песни «Сулико»:

                       Мужские квартеты

                       Другой любовью Г.И., кроме сольфеджио, была любовь к мужским квартетам.

Однажды на занятия сольфеджио он принес маленькую черненькую книжечку, которая так и называлась «Мужские квартеты». Издана она была до революции – текст был с «ятями».

Он нашел в книжечке «Серенаду» Маршнера и сказал – «Смотрите – какая красота! Какие мелодические ходы! Какое необыкновенное созвучие в партиях 1 и 2 тенора: малая секунда на слоге «мой»!». Вообще он часто употреблял различные красивые музыкальные термины: секундаккорд, терцквартаккорд, септаккорд и т.д. Это побуждало меня читать объяснения этих слов  в музыкальном словаре Павлюченко (словарь нашелся у меня дома, а как он у нас оказался, ума не приложу, т.к.  ни мама, ни, тем более, папа, которому «слон на ухо наступил»,  в словарь при мне никогда не заглядывали). Мы (нас было как – раз четверо: Вадик Серов, Володя Крылов, Валерий Стародубцев и я) стали тут же «пробовать». И, действительно, красота была необыкновенная. Особенно мне понравилась партия 2 баса. Я привожу только один отрывок из этой серенады. Тот самый, который Г.И. показал нам в первый раз. Всю партитуру квартета я сейчас уже не помню.

                      Потом Г.И. показывал другие квартеты из этой книжечки: «Жук и роза», «Озеро спит», «Слети к нам тихий вечер». Про квартет «Озеро спит» он говорил: «Его написал простой немецкий школьный учитель Г.Пфейль». Действительно, квартет очень красивый, несмотря на довольно примитивный русский перевод текста: «умолкли птички», «цветочки скромно». Начало каждой фразы исполняется в унисон, а затем начинается многоголосие, в результате создается впечатление волн на озере