Заметки о хоре
По окончании музыкальной школы в моей жизни ученицы 9-го класса математической школы образовалась страшная пустота, которая требовала заполнения. Возможно, будь передо мной задача выбирать куда пойти учиться дальше, никакого бы дискомфорта и необъяснимой непристроенности и не возникло. Я страдала от отсутствия в моей жизни занятия по душе, поэтому отправилась на прослушивание в хор при д/к пищевой промышленности, которым руководил в те поры В. Чернушенко. (О хоре я знала давно, т. к. в нем пели сотрудницы моей старшей сестры). После прослушивания была им отвергнута и пошла заниматься в ансамбль хорового пения, которым руководил Ровнер - это было на Петроградской в д/к рядом с метро. Страна праздновала 30- летие Победы, мы пели «В лесу прифронтовом» и «Петербургские серенады» Даргомыжского. Помню всех вместе на необычайно красивом салюте 9‑го мая у Петропавловки, Мы были очень дружны, рисовали друг другу открытки на дни рождения, писали и пели шуточные пожелания. Я плескалась во всем этом, как воробей в весенней луже. Поэтому получила приглашение отправиться в поход на лодках на Север. По замыслу устроителя похода я должна была отвечать за «художественную часть». Запретить мне поехать было некому, т. к. к тому времени мама моя умерла. Закончилось путешествие сердечной раной, которую можно было залечить только «с глаз долой — из сердца вон». Из хора я бежала, но расставаться с этим миром не хотелось, решила повторить попытку, и на этот раз Чернушенко меня взял. Это было счастье. Мне было запросто выучить быстро всю программу, т.к. музыкально я была достаточно образована. Очень впечатлена я была тогда историей, рассказанной на репетиции Чернушенко про хормейстера Белля (чуть ли не средневекового), который работал в приюте для детей и пели они с необычайным чувством, т. к. ощущали друг друга как родные люди - братья и сестры. Переживаемое мной сиротство толкало меня становиться «родной матерью» каждому, кто в этом нуждался. В хоре у меня появилось много друзей, от которых я получаю излучения тепла и доброты в свой адрес до сих пор, а некоторые «светят» мне как солнце, потому что от общения с ними, даже очень краткого, я заряжаюсь «хлорофиллом» и живу дальше. Люди в хоре были разные и чудесные. Мы друг друга насыщали собственным опытом — кто-то любил оперу, кто-то занимался живописью. Мы делились друг с другом самым лучшим из того, чем обладали.
В 1977 году состоялись две замечательные поездки в Москву: на XVI съезд профсоюзов и на концерт по поводу принятия брежневской конституции. Пели в сводном хоре народов СССР на сцене Кремлевского Дворца. Вечером в гостинице братались с долгожителями из абхазского села, по очереди бегали по коридору в бурках и мохнатых папахах. Во время репетиций с балкона фотографировали величественное хоровое построение. Было здорово. Встретились с московскими дирижерами — Николаем Калининым, который «взял» нас с первой репетиции, с Борисом Тевлиным, с Соколовым, Моя учительница музыки, в войну работавшая у него концертмейстером, передала со мной ему привет. Он вряд ли вспомнил, но благодарил. Сидел, уставший от прожитых лет, седой, как утес у Лермонтова.
В свободное время ходили по московским музеям, разбившись на компании. Беззаботное время, которое не повторится.
Было множество концертов со знаменитыми дирижерами: Серовым, Блажковым, Сондецкисом, Рождественским. Репетиций последнего я не застала, но с удовольствием слушала очевидцев, многое узнавая о жизни хора в прошлом по рассказам и фотографиям. Из всего спетого хором остались любительские записи и сторона пластинки с музыкой Воана — Уильямса «Цветок полевой», концерт для альта с оркестром, его предложил нам спеть Людевиг, который сыграл его с нами как солист.
За все время существования через хор прошло более ста человек. Большая часть из них, перестав петь, не порвала с хором. Даже из других городов бывшие хористы следили за жизнью коллектива.
С опозданием в 2 года хор отметил свое 20 — летие. Это был огромный труд: клеили, рисовали, смеялись, вспоминая словечки, брошенные дирижером на репетиции: «Таня, Вы поете с ведром на голове»... Саша Теплов, наш хормейстер, играл на гуслях. Много лет спустя я была на фестивале гусляров, который Саша собрал в Капелле. Похоже, что гусли стали его судьбой. Теперь он не только исполнитель, но и создатель инструментов, на гусли большой спрос. Вечер 20- летия удался и собрал несколько поколений хористов, но не осталось ни одной фотографии...
Из воспоминаний заметных — приезд рижского хора «Ave sol». У них были звенящие колокольчиками волшебные золотые одежды. В Капелле мы отмечали встречу все вместе: 2 хора и 2 дирижера. Еще вспоминается празднование 225-летия Бортнянского в Капелле. Наш хор стоял в правом проходе зрительного зала, сцена и остальные проходы были заполнены поющими.
Никогда до того момента я не испытывала ничего подобного, мы были как один голос и были горды, что у всех нас в прошлом Бортнянский и Дегтярев, «Херувимская» « Глинки и Стенька Разин, герои Полтавской битвы и войны 1812 года, а за ними Свиридов и Гаврилин. Эту минуту общей гордости и общего большого чувства (наверное, это и есть соборность!) хотелось бы еще раз хоть когда - нибудь пережить.
В начале 80-х годов произошел прорыв — в наш репертуар хлынула русская духовная музыка. Это было как «раскрылася душа»... Мы спели множество авторов. Молитвенные, трепетные слова, новые, глубокие образы, неизвестные ассоциации: «И стрегущие Душу мою да постыдятся и исчезнут»... Музыка западная уступила...
Случилась смена дирижера. Ушел Чернушенко — трудно было совмещать руководство Капеллой, Консерваторией и нашим хором, который уже не мог, видимо, ничего нового дать. Ушла часть самых преданных ему участников.
Оставил Владислав Александрович хор на В. Брусника, своего ученика. Но «не сложилась любовь как песня...» Пришел В. Борисов, тоже его ученик и помощник, и начался эксперимент. Борисов занялся вокалом с целью понять процесс пения как явление физики. Читал, пробовал, что -то нащупывал.
Нам было необыкновенно интересно на репетициях, мы поддерживали его во всем, были его семьей, его гнездом. Радовались его победам и карьерному росту. Были поездки в Пушкинские Горы, мы пели в Святогорском
монастыре и на крыльце усадьбы в Тригорском.
Разрушилось все в перестроечные годы. Ушло взаимопонимание, многие участники переживали не лучшие времена ( ведь все мы работали на своих работах ), возможно это отразилось так же и на пении. Борисов не получал желаемой отдачи, нагрузка оказалась непосильной, и с хором он расстался.
Спустя некоторое время, он перебрался в Москву хормейстером в Большой Театр. По всему видно, что все у него хорошо и он успешен.
Встречаемся мы нечасто, в основном на концертах В.А. в Капелле, иногда он по цепочке собирает нас. Обычно это происходит зимой, в Капелле, как застолье. Мы встречаемся как близкие, дорогие друг другу люди.
Явление Ленинградского Камерного Хора при д/к Пищевой Промышленности, созданного Чернушенко, уникально, как идея коммунизма или социализма, как страна СССР. Оно чудесным образом повлияло на наши жизни. Что до меня — я неожиданно для себя полюбила оперу. Слушать музыку стало важнейшей потребностью и изменило качество жизни. Вспоминая некоторые концерты, понимаешь, каким счастьем был в нашей жизни хор. Через музыку мы все приобрели мощную нравственную опору и возможность почерпнуть в любой момент силы из нашего хорового « котла», «домны», «костра», в котором все мы друг для друга братья и сестры...